фест-сюрприз. "俗 как жизнь"

[Подмастерье из Архива]

Перепост с АО3
Анонимно до окончания феста.

Название: 俗 как жизнь

Квест: Кидфик
Миди (~6 тыс.слов), слэш, PG-13.
Фэндом: "Список Ланъя". Омегаверс!АУ. мыльная опера, и у всех есть свои тайны.
Цзинъянь/МЧС, мама Цзин, Ле Чжаньин, Линь Чэнь.
Саммари: "— Иногда боги бросают кости, — проговорил советник тихо, — и случаются чудеса."

Действие первое

Цзинъянь испытывал такое дичайшее облегчение, когда на исходе второго дня бдения у входа в императорский дворец отец наконец дал разрешение увидеть матушку, что даже не сразу понял, что помимо давно уже въевшихся чувств голода и усталости ощущает еще и непривычные тошноту и головокружение.

Он был воином, ему было не привыкать к подобным нагрузкам, но вот последнее было с ним в последний раз лет, кажется, в семь-восемь, когда они с Линь Шу наелись ядовитых ягод и матушка и полк императорских лекарей выхаживали здорово отравившихся мальчишек. Мелких черных “вороньих глаз” Цзинъянь с тех пор всегда сторонился.

На лице матушки лежала печать скорби и тревог. Цзинъянь поклонился по всем правилам, но так и не поднялся с колен.

На сильные эмоции не было сил. Объяснять матери тоже ничего было не нужно. Она приблизилась к нему, обняла, прижав головой к своему животу и укрывая широкими рукавами платья. Цзинъянь плакал молча, позволяя боли изливаться рядом с той, кто всегда сможет понять его и разделить эту боль. Неизбывную теперь, неотъемлемую часть существа Цзинъяня, принца Цзина.

Матушка отослала служанку приготовить чай да разогреть обед, и они остались только вдвоем — отец в немилости своей лишил ее даже лишних слуг.

Несколько минут Цзинъянь даже не пытался взять себя в руки — кто знает, сколько пройдет времени, прежде чем он сможет вернуться с восточных или западных границ, прежде чем отец снова дозволит увидеть мать?

Успокоившись, Цзинъянь не спешил отстраняться, наслаждался ласковыми прикосновениями к волосам, которые едва помнил из беззаботного детства, и слушал мерное глубокое сердцебиение — самый родной звук на свете.

Подумав об этом, он вспомнил и о другой потере, ранившей его, но лишь добавившей глубины уже имеющимся ранами.

— Принцесса Чжу не вынесла новостей, — тихо сказал он, — я узнал лишь вернувшись, два дня назад. Служанка говорит, она даже не знала, что была в тягости, лекарь, которого прислали из дворца, не смог ей помочь, за три дня она истекла кровью.

Цзинъянь содрогнулся, теснее прижимаясь к матери. Он не видел болезни жены, не был рядом, когда она умирала, но живо мог представить и залитые кровью простыни, и тонкую фигурку юной Чжу на них. Сяо Шу на его свадьбе, увидев невесту впервые, бестактно заметил, что Нихуан рядом с ней смотрится как мужчина. Цзинъянь толкнул его в бок — спорить не хотелось. Да и сяо Шу был прав — невеста была излишне хрупка на его вкус, но кто он был таков, чтобы спорить с отцом-императором?

— Ты должен быть сильным, Цзинъянь, — прошептала матушка ему в макушку. — Теперь остались только ты да я, и нам будет очень сложно выжить после урагана во дворце.

Цзинъянь поднял голову, заглядывая ей в глаза.

— Отец отсылает меня на северо-восток.

Она кивнула и погладила его под глазами.

— Ты похож на бамбукового медведя, дитя мое. Сколько ночей ты не спал?

Цзиньянь моргнул и задумался.

— Почти неделю, что гнал коней, после того как получил донесение, — сказал он, поднимаясь на ноги. — И еще почти три дня здесь. Матушке не стоит переживать, у меня будет время восполнить сон.

Матушка покачала головой и отошла к столику, который служанка как раз закончила сервировать. Она жестом предложила Цзинъяню сесть и привычным жестом взяла его за запястье, проверяя пульс. Цзинъянь позволил — попробовал бы он не — хоть и нехотя. Он чувствовал себя больным, знал, что нужно больше есть и спать, но не мог — не тогда, когда Линь Шу больше не было под этой луной.

Матушка тем временем нахмурилась, пристально взглянула ему в глаза и опустила руку. Цзинъянь напрягся — убирая руку, матушка несколько раз царапнула его ногтем — тайный знак, что вокруг лишние уши.

— Тебе стоит больше есть, мой милый сын, — сказала она спокойно. — Се-се, принеси его высочеству еще порцию, да подогрей хорошенько, и завари гибискус.

Служанка убежала выполнять поручение, а матушка склонилась к нему ближе и он тоже подался вперед.

— Как ты собираешься его скрыть? — одними губами спросила она

— Скрыть кого? — удивился Цзинъянь.

Она заглянула ему в лицо, и внезапно ее глаза наполнились слезами. Она отстранилась, быстро промокнула влагу рукавами и снова склонилась к нему.

— Ты не знаешь?

— О чем говорит матушка? Кого спрятать? — он покачал головой. — Неужели..?

Следующими словами она оборвала все его чаяния, бросила в бездонную пропасть и наполнила бешено взвившейся, словно ярый конь на дыбы, надеждой.

— Двойное сердцебиение, Янь-эр, — прошептала она, — вашего с сяо Шу ребенка.

— Невозможно, — выдохнул он.

— Мы поговорим об этом в следующий раз, — сказала поспешно она. — Возможно. Ты не знаешь многого, сяо Шу не был тем, кем ты думаешь. Я потом расскажу, Цзинъянь. Сейчас тебе нужна помощь. Один ты не сможешь скрывать ни свое положение, ни его самого, когда он родится.

Она достала из рукава маленький сверток ткани, развернула его и оказавшимся внутри маленьким куском угля начертала несколько иероглифов. Цзинъянь прекрасно видел их все:

“Яшма лотоса не в силах скрыть жемчужину сливы от дракона”

Она бережно свернула кусочек и едва успела спрятать его Цзинъяню за ворот халата, когда вернулась служанка. Матушка продолжила с полуслова разговор о цветах, которые она посеяла в саду с осени и через пару месяцев после нового года те должны были выбраться из-под снега и зацвести.

Цзинъянь ее не слушал. Он пытался не двинуть ни одним мускулом, потому что больше всего на свете хотелось скинуть ханьфу и латы и ощупать собственный плоский живот, чтобы убедиться, что матушка права.

Он конечно же верил ей. Да только вот он всегда был янжэнь, как и Линь Шу. И то, что они любили друг друга и не только в платоническом смысле, никого из них дарующим жизнь сделать попросту не могло. Но раз это случилось, значит, его матери как-то удалось скрыть его принадлежность к другому полу?

Чем вообще отличаются иньжэнь и янжэнь? Об этом было известно так мало, что кроме того, что наставник рассказывал о божественном происхождении истинных сынов неба и их отличии в строении янского стебля, Цзинъянь не знал ничего. Еще он всю жизнь пил особые травы, чтобы “сдерживать норов небесной крови, чья ярость может поглотить землю”, как говаривал каждый раз ответственный за прием отвара евнух, когда сяо Шу пытался выпытать у него, что за травы они с Цзинъянем пьют и зачем.

Матушка дернула его за рукав, вырывая из размышлений.

— Ты получишь ответы на все свои вопросы, Цзинъянь. Хозяин архива ответит тебе. Отдай ему мое письмо, и слушай и выполняй любой его приказ. Он найдет способ спрятать тебя до, поможет во время и направит по верному пути после.

— Матушка говорит о хозяине архива Ланъя? — ошарашенно спросил Цзинъянь.

— Да.

— Но даже если я продам все свое имущество, дом, коня и все, что на мне, — не хватит золота, чтобы заплатить за все это. Семья Линей объявлены изменниками, а архив славится своим невмешательством. Они не будут укрывать дитя преступника бесплатно.

— Они уже замешаны, — жестко сказала матушка и сверкнула глазами так, что Цзинъянь испугался. — Хозяин архива приходится мне родным дядей, мой отец был его старшим братом.

Цзинъянь хватанул ртом воздух, но мать не дала ему возможности что-то сказать или прийти в себя.

— Молчи об этом. И помни, что я смогу за себя постоять. Если что-то случится, и мне потребуется выбраться из Запретного города, я сделаю это за четверть стражи. Если мне потребуется бежать, я буду в архиве уже через четыре дня. А ты тем временем забудь об отсутствии сна и еды, если конечно ты не вознамерился потерять то, что оставил тебе сяо Шу.

Цзинъянь дернул руку прикрыть живот, но мать удержала ее на столе.

— Забудь о подобных жестах, ты не имеешь на них права. И не смей пить то, что принесет тебе евнух. Точнее, пей, а потом беги и суй пальцы в рот, пока не выйдет все. Завтра поезжай будто на заставу, но на тракте сверни на ту дорогу, что идет краем через Цзянху, а там возьми только доверенного человека и скачите в архив. Лао придумает, как объяснить все твоему отцу так, чтобы он поверил.

Действие второе

Они закончили обсуждать дело гуна Цина и что следует предпринять принцу Цзину в отношении виновных, коих он вычислит, затем Цзинъянь свел разговор к своей совести и принципах, и они оба умолкли на печальном моменте, вспомнив одних и тех же павших, хоть и один из них не знал об этом. У советника Су затекли ноги, он неловко поднялся, только тогда заметив лук в креплениях, и как раз едва не коснулся его, когда был прерван на полудвижении ворвавшимся в кабинет мальчишкой. Едва взглянув на него, советник Су вновь почувствовал позорную слабость в ногах. Он пошатнулся, вынужден был схватиться за подставку в качестве опоры. Затормозив перед Цзинъянем, мальчишка с упреком закричал:

— Ты обещал, что мы посоревнуемся в стрельбе из лука, когда закончится совет! Ты соврал, генералы Ле, Дунь, Ци и другие уже давно вернулись тренировочное поле, а ты так и не пришел! — и топнул ногой.

Цзинъянь смертельно побледнел и плотно сжал губы, глядя на советника Су. Советник Су широко раскрытыми глазами смотрел на мальчика, и по лицу его растекалась смертельная бледность. Он снова пошатнулся, снова схватился за подставку, коснувшись драгоценного лука, и упал бы, если бы Цзинъянь машинально не рванулся вперед и не подхватил его под руки. Советник Су не стоял на ногах, Цзинъянь попытался поставить его ровно, но после двух попыток понял, что это тщетно, и оттащил его к книжному столику, усадил, позволив опереться спиной. Потом повернулся к мальчику.

— Ми-шу́, я разочарован в твоем послушании. Разве не предупреждал я тебя не показываться на глаза никому из посетителей этого дома? Разве не просил быть осмотрительным и забыть о детских шалостях, когда ты слезно упрашивал взять тебя в Цзиньлин? Разве не приказывал не более часа назад спрятаться и не выходить, пока я сам тебя не позову? Ты презрел все мои слова, навлек беду на себя, меня и всех моих солдат. Ты…

Пламенную речь Цзинъяня, долетавшую до ушей советника Су словно сквозь толстый слой меховых одеял, прервал запыхавшийся генерал Ле. Оценив мизансцену, он рухнул на колени и распластался по полу.

— Ваше высочество, недостойный умоляет простить его! Я не доглядел за маленьким господином. Когда я увидел его на поле, я приказал ему вернуться в дом и спрятаться, но он не послушал меня, отвлек на секунду и сбежал. Я сразу поспешил сюда. Ваше высочество…

— Встань, Чжаньин, — ровно произнес Цзинъянь. — И отведи Ми-шу́ в его комнаты. Оставайся с ним, пока я не приду.

— Ваше высочество… — с возражением в голосе начал поднявшийся генерал, выразительно косясь на почти бессознательного советника Су, но принц Цзин прервал его взмахом руки и подтолкнул беззвучно плачущего и только бормочущего “папа” мальчика к нему.

От этого “папа” у советника Су разрывалось сердце. И, ему казалось, совсем даже не в иносказательном смысле. Непослушными пальцами он пытался нашарить пузырек с пилюлями, что дал ему Линь Чень, и в конце концов ему это удалось. Но вытащить пробку было уже выше его сил. Он обессиленно выронил флакон и прикрыл глаза. Неожиданно ему в губы втолкнули пилюлю со знакомым вкусом, а потом край пиалы. Он глотнул остывшего чая и с усилием проглотил лекарство.

Несколько минут они сидели в тишине. Чансу ждал, пока подействует пилюля, и его сердце хоть немного успокоится, а о чем думал принц Цзин, ему было неведомо. Не было сил даже открыть глаза. Когда наконец удалось это сделать, оказалось, что принц Цзин сидит непозволительно близко и кончиками пальцев поглаживает лезвие короткого кинжала, каким на поле боя добивают врага.

— Вы побледнели так, будто увидели призрака, — спокойно сказал принц Цзин, заметив, что советник открыл глаза. И еще тише продолжил: — Из чего я делаю вывод, что вы были знакомы с… молодым командующим Линь Шу. Но откуда бы вам его знать? Вы не похожи на того, кто служил бы в армии. Ваша телесная слабость, кажется, была с вами с детства? Или она лишь следствие полученных вами ран и перенесенных страданий?

Чансу не мог выдавить ни слова. Перед глазами так и стояло лицо мальчишки, удивительным образом схожее с тем, что когда-то носил он сам. Он был уверен, что если каким-то непостижимым образом поставить рядом мальчика и одиннадцатилетнего Линь Шу, то даже принцесса Цзиньян не смогла бы отличить одного от другого.

Цзинъянь внимательно смотрел в лицо советника, подмечая малейшие изменения и тайные мысли. И все же не мог его прочитать — что пряталось за сильнейшим потрясением, было невидимо.

Слабым жестом непослушной руки советник попросил питья, и принц, нехотя отвлекшись от его лица, налил еще пиалу остывшего чая и помог выпить. И был глубоко поражен первыми же словами, слетевшими с губ советника.

— Клянусь памятью своих отца и матери и всем, что мне дорого под этим небом, я сохраню тайну и никогда, ни словом, ни делом не причиню вреда маленькому господину, и пусть небеса и все боги будут свидетелями.

В конце фразы его тихий хриплый голос сорвался, советник закашлялся, и принц вынужден был споить ему еще одну пиалу чая.

— Это сильные слова, господин советник, — сказал принц, аккуратно наклоняя чашечку и следя, чтобы советник за захлебнулся. — Я не ожидал от человека вашего склада характера подобного. Не вы ли говорили, что все, что может быть использовано, будет использовано?

— Это другое, — советник все еще был бледен, все еще тяжело дышал, и Цзинъяню не было нужды прикладывать пальцы к его запястью, он почти ощущал частивший пульс. — Это потомок семьи Линь, которой я обязан всем, что имею.

— Я никогда не видел кого-то похожего на вас рядом с сяо Шу или генералом Се, — нахмурился Цзинъянь. Он склонился немного ближе к советнику и с силой вдохнул его запах, но не ощутил ничего, присущего ни янжэнь, ни иньжэнь, только запах болезни и лекарств, который ощущал от советника с первой встречи. Глупо было думать, что советник принадлежит крови сынов неба. Скорее всего, он был обычным человеком, как и все вокруг.

Советник странно выдохнул и лицо его при этом скривилось — через несколько секунд Цзинъянь опознал в этом смех.

— В армии Чиянь было семьдесят тысяч душ, — сказал советник, явно заметивший его маневр с проверкой запаха, но решивший не заострять на этом внимание. — Неужели вы помните всех?

— Сирот, воспитанных при армии, помню, — возразил Цзинъянь. — А кто еще может быть столь благодарен семье Линь, при этом быть связанным с армией, выжить и явиться через двенадцать лет в столицу с целью посадить на трон человека, который всей душой жаждет оправдать армию Чиянь? Мне больше никто не приходит на ум. Разве только воскресший член семьи Линь, а это невозможно.

Советник помедлил с ответом, разглядывая лицо Цзинъяня.

— Неужели ему не передалась ни одна черта его матери? — спросил он вдруг. Цзинъянь напрягся, закаменел лицом.

— Вы что же, думаете, что Ми-шу́ — сын Линь Шу и какой-то ивовой девы?.. — выпалил в ярости он и тут же умолк, даже закрыв себе рот рукой.

У советника опять закружилась голова, он не сумел усидеть и упал на пол, тяжело дыша, а Цзинъянь даже не кинулся ему помочь, так был напуган своими же словами. Мысленно он корил себя за длинный язык — ему не стоило вообще отвечать на этот вопрос, ему стоило заставить советника так и думать. Не подставлять открытую беззащитную спину еще больше, не запутываться в липких сетях хитроумного паука сильнее, чем он уже был. Ему казалось, что липкой паутиной опутано все его лицо, это фантомное ощущение преследовало его после каждой встречи. А сейчас он чувствовал себя так, будто был в коконе с головы до ног, и последним движением советник запечатал ему рот, не давая дышать, окончательно подчиняя своей воле. Ведь теперь Цзинъянь сделает все, чтобы уберечь Ми-шу́ от непредсказуемой воли советника.

Ему не стоило брать сына с собой в Цзиньлин, не стоило идти у него на поводу и поддаваться на уговоры. Да только он не мог отказать, когда с лица, богами будто в насмешку точно скопированного с лица любимого, на него смотрели такие же яркие хитрые глаза. А в голове, заглушая голос сына, так и звучал заразительный громкий смех, и сяо Шу звал его водяным буйволом. Смотреть на Ми-шу всегда было больно и сладко. И страшно, ведь прознай о нем кто — их обоих убили бы в ту же минуту.

— Ваше высочество, — прохрипел, не поднимаясь, советник. Он не мог вздохнуть полной грудью и отнюдь не был уверен, что его лицо еще способно сохранять нейтральное выражение. Сердце билось бешено, колотилось где-то в горле, не давая нормально дышать, это сумасшедшее биение отдавалось болью в грудной клетке и спине.

Цзинъянь медлил с ответом и с помощью. Ждал. Не знал, что ему делать.

— Я уже поклялся вам самой страшной клятвой, — тихо выдавил советник и через силу продолжал и продолжал говорить: — Я сделаю все, чтобы защитить его. Люди из союза Цзянцзо, преданные лично мне, в качестве охраны. Нужно усилить защиту вашего поместья. Или, если пожелаете, спрячем его в Цзянху. У меня есть верные люди, есть монахи, есть отшельники, есть честные и трудолюбивые семьи с детьми, где никто никогда в глаза не видел Линь Шу и никто не узнает мальчика. Или… у меня есть друг в архиве Ланъя, за стены архива никого не пускают, ни один пришлый никогда не увидит даже внутреннего двора, не говоря уже о людях. Но его нельзя оставлять здесь, — бессильно закончил советник, все так же не поднимаясь с пола. Его губы окрасились кровью. — Выбранная нами дорога слишком опасна для нас с вами, и такое уязвимое место, как потомок семьи Линь, просто не оставляет других вариантов...

— Нет, — уронил Цзинъянь. Он подобрался ближе к советнику, перевернул его на спину и последовательно, как учила матушка, нажал на несколько точек. Эти действия ненадолго придавали больному сил — обычно такое использовалось на войне, с ранеными, когда нужно было отступать или же сражаться. Советник однако был слишком слаб и эти действия не особо ему помогли. Цзинъянь усадил его и снова скормил пилюлю из так и лежавшего между ними флакона.

— Вам стоило бы отправиться домой и пригласить лекаря, — с сожалением сказал Цзинъянь. — Но я еще не решил, могу ли вас отпустить. Тайна Тиншэна привела бы меня на плаху, но это — вернее убило бы руками императора лично. И не только меня. И я не собираюсь отдавать вам своего сына в качестве заложника. Вы и так вертите моими действиями как хотите.

— Я никогда не обращу это знание против вас или против молодого господина, — сказал советник, с болью глядя в глаза Цзинъяню. — Я скорее умру.

— Я могу это устроить, — Цзинъянь кивнул на лежавший на полу кинжал, который он ранее вертел в руках. — Одно движение, и вы умрете, мне останется только разобраться с вашим слугой и спрятать тела.

Советник непослушной рукой потянулся к кинжалу, взял его дрожащими пальцами и поднес к своей шее, глядя на принца.

— Одно ваше слово, — проговорил он. — И я умру. Только семьдесят тысяч душ, погубленных по ложному обвинению так и останутся неупокоенными, а императорский трон займет принц Юй или принц Сянь, уничтожив Великую Лян. Но вы, вероятнее всего, этого не увидите, ваше высочество, потому что ни один из принцев не позволит вам оставаться в живых. А умрете вы — и Ми-шу будет обречен. Либо же ему придется всю жизнь прятаться и скрывать свое происхождение.

— Вы на все найдете ответ, да? — с яростью, мгновенно вспыхнувшей в глазах, рявкнул принц Цзин. Он поднялся на ноги и зашагал по кабинету, пытаясь усмирить гнев. Советник Су обессиленно опустил руку и выронил кинжал.

— Я должен думать о нашей с вами цели, — проговорил он. — Должен просчитывать варианты ходов и знать, как будет лучше для дела. Теперь я знаю, что должен буду учитывать в своих будущих решениях, и буду стараться не допустить провала. Но ваше высочество не может оставить мальчика здесь, в этом я уверен так же, как и в том, что солнце каждое утро встает на востоке.

Цзинъянь повернулся к нему и смерил долгим взглядом. Советник Су глубоко вздохнул — вот же упрямый буйвол — и продолжил:

— Цзиньлин полон шпионов ваших недоброжелателей. Ваши друзья, ваши генералы и солдаты — взрослые люди, они могут за себя постоять. Даже ваша единственная наложница — и та из семьи военных, обучена защищать себя…

— Ми-шу умеет сражаться, — перебил его Цзинъянь, мгновенно взбесившись от осведомленности советника. — Он умеет использовать свой рост, свой возраст и свою слабость против врага в бою. Уже сейчас он, как и его отец, один из лучших лучников моей армии. Он с детства следует за мной от границы к границе, от битвы к битве. Я никогда не пускал его в бой, но уверен, что он сможет за себя постоять.

Советник вздохнул. Предваряя все, что он может сказать, Цзинъянь добавил:

— Он защищен другим именем. В моей армии Ми-шу — всего лишь младший брат генерала Ле. Ле Дэнван, его якобы матушка скончалась в родах, поэтому генерал Ле, тогда еще мой личный адъютант и друг, был вынужден забрать брата с собой. При армии также есть сироты, есть младшие братья других солдат. Ми-шу не выделяется тем, что он ребенок. Даже мое к нему отношение легко объясняется дружбой с Чжаньином. Я прячу его одиннадцать лет его жизни и почти год с момента зачатия. Я знаю, что делаю, — Цзинъянь подошел к советнику и опустился на колени напротив него. — Я знаю, что вокруг меня опасно. Но Ми-шу не будет безопаснее вдали от меня, потому что я не буду знать, где он и что с ним, и рано или поздно выдам себя.

— Змея не так рьяно защищает свое гнездо, как это делает ваше высочество, — пробормотал советник Су. Принц Цзин услышал, его глаза расширились, а губы сжались в ярости, но советник переключил внимание принца, задав следующий вопрос: — Маленький господин принадлежит к янжэнь или к иньжэнь?

Цзинъянь подался назад, раздувая ноздри. Этот вопрос вызвал у него новый прилив ярости.

— Вы не остановитесь, пока не раскопаете все секреты, так?

— Считайте это праздным любопытством.

Цзинъянь глубоко вздохнул и сжал кулаки.

— Мне остается только радоваться, что вы на моей стороне, иначе я был бы уже мертв.

Советник едва не улыбнулся, и Цзинъянь успел заметить тень улыбки у его бескровных губ.

— Да, — согласился он. — Я принял решение довериться вам. Вы не подвели с Тиншэном, хотя его происхождение не так поразило вас. Но я буду пристально следить за вашими действиями и возьму с вас клятву, что ни одно ваше решение касательно нашего дела не будет включать Ми-шу.

Советник склонил голову, как мог низко, чтобы из-за головокружения не потерять равновесие, признавая право принца, однако продолжал выжидательно смотреть, практически требуя ответа на свой вопрос.

Цзинъянь подался немного вперед и тихо заговорил:

— Поскольку лечить иньжэнь или янжэнь обучены только императорские лекари, а все обычные обязаны доложить об обнаружении человека небесной крови, я не мог обратиться ни к одним из них. Моя матушка научила меня определять, прощупывая живот, на моем собственном примере, и, я думаю, мой сын унаследовал судьбу иньжэнь от меня и от сяо Шу.

Его скулы залил румянец. В прошлом Линь Шу мог часами любоваться краской, заливающей щеки Цзинъяня, но сейчас только больно кольнуло за грудиной, и он быстро спросил:

— Разве Линь Шу принадлежал к иньжэнь? Мне казалось, что нет.

Цзинъянь вскинул голову и цепко на него посмотрел. Вздохнул, смиряя недовольство, и ответил:

— Матушка говорит, что был. Мы ведь росли вместе, она осматривала его множество раз. Но два иньжэнь не смогли бы расти вместе, это подстегивает созревание их природы и более яркое проявление. Супруга Чэнь, госпожа Цзиньян и матушка склонили на свою сторону лекаря семьи Линь, и он подтвердил императору, что сяо Шу янжэнь. Мы оба с детства принимали травы, так что оба не сильно отличались от людей.

— Дети небесной крови все равно гораздо сильнее людей, — резонно заметил советник. — Красивее, ярче, выносливее и плодовитее. Это известно всем. И только лишь небольшое их количество позволяет считать это за милость небес. Говорят, если несколько лет идти на северо-запад, то, пройдя бесконечные горы и перевалы, можно встретить людей, каждый из которых был бы иньжэнь и янжэнь, зато среди них днем с огнем не отыскать ни одного человека. И они не травят себя никакими травами, живут свободно и вольно, а волосы их белы как снег или желты как золото.

— Я слышал эти сказки, — Цзинъянь махнул рукой. — Однако даже те караванщики, что отваживаются пройти Великий шелковый путь, не могут это подтвердить.

— Они не идут на север, — охотно пояснил советник. — От севера их отделяют неприступные горы... Так как в таком случае получилось, что двое иньжэнь смогли зачать дитя?

Советник так резко перевел тему, что Цзинъянь аж закашлялся. А потом покраснел под цвет своего пояса и нижнего ханьфу.

— У матушки есть ответ на этот вопрос, но он… сказочный.

— И все же? — надавил советник. Конечно, позже он напишет Линь Чэню и старшему хозяину архива, но ему было интересно, что на этот счет думает тетушка Цзин.

— Как вам, должно быть, известно, иньжэнь отличаются от янжэнь только возможностью выносить дитя, а представители небесной крови отличаются от людей строением... янского стебля… — щеки принца Цзина в этот момент можно было использовать в качестве жаровни, так они пылали. — Матушка считает, что, когда люди небесной крови предназначены друг другу небесами, они могут становиться друг для друга иньжэнь или же янжэнь по желанию. Этой же предназначенностью она объясняет то, что Ми-шу все-таки появился на свет, невзирая на травы, которые и я, и сяо Шу, принимали.

— А что на этот счет думает ваше высочество? — тихо поинтересовался советник, когда принц умолк.

Принц глубоко вздохнул, прикрывая глаза.

— Я думаю, что сяо Шу забыл принять травы. Или не пожелал. Отвар был горький, сяо Шу его никогда не любил. И он мог уболтать кого угодно, я думаю, евнух, отвечавший за прием этой травы в доме Линь, и сам не понял, что сяо Шу проделал.

— Линь Шу был молодым командующим армии, — жестко сказал советник. Внутри у него все бунтовало — разве мог Цзинъянь так думать о сяо Шу? Да, он был тем, кто знал все его недостатки, но непридусмотрительности в Линь Шу никогда не было. — Разве мог молодой командующий пренебречь правилами в угоду своим желаниям? Он знал, кем является, — думал, что знал, — и кем являлись вы, разве мог он так подставить вас? Ведь вы столько лет были вместе... Император бы не простил его, а вас навеки покрыли позором! Он не мог так с вами поступить!

Советник приподнялся и почти кричал, а понял это только в тот момент, когда пошатнулся от слабости, и принц Цзин его поймал, не давая упасть.

— Я знаю, — тихо сказал принц Цзин. Они были необычайно близко, их недообъятия были похожи на встречу любовников, если бы не привкус крови во рту и темнота, сгущающаяся перед глазами советника. — Я знаю, — повторил принц. — Однако же у меня нет другого объяснения.

— Иногда боги бросают кости, — проговорил советник тихо, — и случаются чудеса.

Принц отпустил его, убедившись, что советник может стоять сам.

— Мне кажется, я утомил вас своим гостеприимством.

Советник фыркнул, едва заметно улыбнулся и медленно двинулся к выходу.

— Я буду благодарен, если вы отправите кого-нибудь за Фэй Лю. Сам я, боюсь, не в силах проделать путь длиннее, чем до повозки, что ждет меня за стенами вашего дома.

Принц царственно кивнул в ответ и поклонился.

***

Душевное потрясение оказалось столь сильным, что следующие три дня Мэй Чансу провел в горячке. Лекарь Янь дневал и ночевал у его постели, пытался лечить его средствами от простуды, но на второй день, случайно разобрав несколько фраз из бреда главы, понял, что причина на этот раз в другом, и после смены лечения уже к вечеру Чансу ненадолго пришел в себя — времени было достаточно, чтобы напоить его теплым бульоном, выпоить большую порцию лечебного отвара и поставить иглы в те точки, которые работали только во время бодрствования пациента.

Ли Ган кружил вокруг главы с растерянно-счастливым лицом, если бы жар чуть меньше затапливал голову Чансу, он бы это заметил. К счастью, Ли Ган был достаточно умен, чтобы дождаться ответа главы и только после этого разносить слухи. Это же самое ему советовал хмурый взгляд лекаря Яня, продолжившего иглоукалывание уже уснувшего пациента.

Чансу очнулся на третий день, когда солнце стояло в зените. Он был еще слаб, но лихорадка ушла.

Ли Ган принес легкий завтрак и опустился возле кровати, чтобы по первому требованию подавать плошки и разливать чай, но столь явно хотел, но не решался задать вопрос, что уже через несколько минут Чансу отложил палочки и взглянул на него.

— Что ты хочешь узнать?

— Господин, — начал Ли Ган, — слуга не смеет…

Чансу склонил голову, пристально глядя ему в глаза, и Ли Ган стушевался.

— У молодого командующего есть сын? — едва слышно спросил он. — Это правда? Вы говорили в бреду.

Чансу глубоко вздохнул. С момента пробуждения он отгонял от себя эти мысли, дожидаясь, когда останется в одиночестве. Ему требовалось все обдумать. Но сейчас отрицать было бесполезно.

— Я не знал, — тихо сказал он и едва не ослеп от широкой улыбки Ли Гана. — Ты не должен говорить ни одной живой душе, Ли Ган, — жестко сказал Чансу, и улыбка слуги увяла. — Это тайна, еще более страшная, чем мое настоящее имя и происхождение. Цзинъяню удавалось прятать его все эти годы, но если его увидит хоть кто-то, кто был знаком с Линь Шу или видел его даже мельком, мальчик будет обречен.

— Но глава…

— Никому, — твердо сказал Чансу. — Даже Чжэнь Пину. Никому, это значит — ни единой живой душе. Мертвой тоже. Ни ветру, ни дереву нянь, ни водам Янцзы. Считай, что его и нет вовсе. Мне теперь придется пересмотреть некоторые ходы, которые я хотел сделать. И нужно как-то обезопасить резиденцию принца Цзина от любых посетителей. И отправить туда лучших бойцов союза, но они не должны привлечь ничьего внимания… Я напишу распоряжения. Ли Ган, ты понял?

Слуга кивнул. Чансу устало откинулся на подушку. Эмоциональная вспышка вымотала его.

— Кто еще слышал мои слова? — тихо спросил он, когда Ли Ган вылил остывший чай из пиалы, наполнил новую и с почтением подал главе.

— Лекарь Янь и Фэй Лю, — тихо сказал Ли Ган. — Больше никого в вашу комнату не допускали. Я сам приносил все, что нужно, и менял белье.

— Хорошо. — Чансу сделал глоток чая и рассеянно покачал пиалу в руке, разглядывая искусный рисунок. И тихо сказал: — Ты должен понять меня, Ли Ган. У мальчика лицо Линь Шу. Не представляю, каково было Цзинъяню смотреть на него все эти годы. И характер, судя по всему, тоже. Я видел его несколько минут, но этого хватило, чтобы понять… Он не подарок, и для сокрытия любого другого ребенка пришлось бы приложить гораздо меньше сил.

— Почему бы вам не отправить его в Ланчжоу? — спросил Ли Ган. — Там никто не знал Линь Шу, кроме бывших солдат армии Чиянь, но все они — наши люди.

— Цзинъянь не отпустит его от себя даже на гуев ли, — Чансу расстроенно покачал головой и подал опустевшую пиалу Ли Гану. — Если бы мог — привязал его корабельным канатом к себе... Цзинъянь почтителен к слабости и уму. Но он угрожал мне оружием, когда я увидел Ми-шу. Его глаза едва не метали молнии, и сам он был словно Лэйгун во плоти.

— Ми-шу?** — тихо переспросил Ли Ган, умиленно улыбаясь.

Чансу почувствовал, что щеки полыхнули жаром.

— Может быть, если я доживу до того момента, когда все закончится, побью Цзинъяня… да хоть веером! О чем он думал, давая ребенку подобное имя?! Интересно, каково же было его детское?

— Ли-у?*** — с ехидцей спросил Ли Ган.

Бывший молодой командующий армии Чиянь швырнул в него чайной пиалой. Слава богам — пустой. Но попал.

___

** Ми-шу — 秘殊 — особый секрет или же секрет Шу.

*** Ли-у — 礼物 (Lǐwù) — подарок

Действие третье

С того места, где Мэй Чансу стоял, было как на ладони видно поле предстоящего боя и оба лагеря, готовившиеся к битве. Развевались на поднявшемся с утра ветру разноцветные штандарты, носились снабженцы, солдаты выполняли последние указания командующих.

Все должно было быть совсем не так. Происходящее даже близко не стояло с изначальным планом, но три дня беспамятства и еще несколько дней слабости перед Новым годом отдалили его от ключевых событий, и жизнь понеслась вперед по совершенно иному, чем он запланировал, пути.

Император погиб во время церемонии окончания года. Все подозрения в заговоре пали на принца Сяня, и Управление Сюаньцзин очень быстро покончило с ним. Вмешательство Се Юя лишь только все усугубило, он был объявлен сообщником в заговоре, и столичный гарнизон временно был передан под управление Мэн Чжи.

В ходе расследования убийства императора спешно вернувшийся в столицу Ся Цзян обнаружил Сяо Мишу и ценой тяжелых потерь — почти половина лучших бойцов союза Цзянцзо, спешно созванных в столицу, — его удалось убить. Но цепь событий уже была запущена, и готовившийся принять бразды правления страной Сяо Цзинхуань объявил предателем и повелел схватить Сяо Цзинъяня, его семью и приближенных. Мэн Чжи, все еще возглавлявший еще и императорскую гвардию, с примерно половиной последовавших за ним гвардейцев, прикрыл их по сути бегство до крепости Чжуцзя, что на границе с Цзянху.

Крепость, как и любая приграничная, была годна для обороны. Десять тысяч квартировавшихся здесь солдат, большая часть которых когда-либо служила под начальством Цзинъяня, склонились на его сторону. Учитывая личную армию Цзинъяня, без раздумий последовавшую за ним из столицы, людей из столичного гарнизона и императорской стражи, пошедших за Мэн Чжи, и все имеющиеся силы Союза Цзянцзо, у них набиралось около тридцати пяти тысяч человек. И это против почти двухсот тысяч, спешно созванных со всех концов страны принцем Юем...

Из тяжелых мыслей его выдернули поднявшиеся на стену Цзинъянь и поспешно посвященная в тайну Сяо Мишу и потому без раздумий призвавшая на помощь всю юннаньскую конницу княжна Му Нихуан.

— Старший брат прислал предложение сдаться, — Цзинъянь передал Мэй Чансу вскрытый свиток. — Почти сотня человек поименно против тридцати пяти тысяч жертв.

— Семидесяти пяти тысяч с моей армией, — Нихуан вздернула подбородок. — Но в юннаньской армии каждый боец стоит двух, так что можешь удвоить это число. У нас неплохие шансы. Армия Чиянь, — она выразительно взглянула на Мэй Чансу, — побеждала и при худших шансах. Все лучшие полководцы на нашей стороне.

— Победим ли мы или проиграем — не имеет значения, — жестко перебил ее Мэй Чансу. И Нихуан, и Цзинъянь уставились на него в удивлении. — Моей целью было раскрыть Императору правду о заговоре против армии Чиянь, раскрыть так, чтобы он сам пожелал оправдать семьдесят тысяч безвинно загубленных душ. Но теперь нет в живых тех, кто сумел бы раскрыть правду, и некому эту правду услышать. Принц Цзин не имеет поддержки придворных, не имеет никакого влияния. Даже если мы разобъем принца Юя, вашему высочеству придется кровью и мечом пробивать себе путь к императорскому трону… Но теперь в этом нет никакого смысла.

Он умолк, окончив свою прочувствованную и громкую речь, больше похожую на истерику, совершенно детским жестом — с силой запахнулся в полы плаща и отвернул лицо.

Цзинъянь и Нихуан молчали.

На смешок, раздавшийся за их спинами, они все резко обернулись. Линь Чэнь, ухмыльнувшись, развел рукавами, обозначая поклон. В высокой худой женщине, затянутой в простую рабочую одежду, без привычной прически и краски наложница Цзин узнавалась с великим трудом. Мэй Чансу с неудовольствием отметил очередной свой промах — Цзинъянь и не просил его, впрочем, вытащить мать из дворца, но и он сам лишь думал, что принц Юй не постыдится использовать ее как рычаг давления на Цзинъяня. И отчего-то за все прошедшие с момента побега из Цзиньлина недели они оба так и молчали на ее счет.

— Братец, когда твои планы идут не так, как тебе хочется, ты всегда начинаешь дуться. Вот как сейчас, — Линь Чэнь ткнул в его сторону сложенным веером.

Тетушка Цзин отвернула лицо в сторону, скрывая смешок. Нихуан же попыталась замаскировать кашлем.

Мэй Чансу на миг прикрыл глаза и сделал глубокий вдох.

— Ты не понимаешь…

— Но он прав, — перебила его тетушка Цзин. — Люди, ответственные за преступление, мертвы. И теперь в их вещах и переписке можно будет найти все, что угодно. Или их слуги могут начать говорить.

— Но это ведь будет совсем не то! — Мэй Чансу в ярости вслеснул рукавами. Когда Линь Чэнь умудрился перетянуть тетушку Цзин на свою сторону? Когда вызволял ее из столицы? Или они пересеклись позже? Ведь с чего бы наследнику Архива Ланъя отправляться в охваченную переворотом столицу за матерью одного из участников?..

Цзинъянь только взгляд переводил с одного на другую и обратно, очевидно ничего не понимая, но уже начиная закипать.

— Мы знаем правду, — тетушка Цзин шагнула к нему ближе, успокаивающе касаясь края рукава. — Нужно будет лишь сделать так, чтобы ее узнали все остальные. И подчеркнуть, что именно этими своими неправедными действиями император утратил благословение небес. История сама получается складная.

— Но я ведь сам хотел ему доказать!..

— Только немного добавить про доверчивость императора, который слишком боялся за трон потому, что сам уже проворачивал подобное, — Линь Чэнь с хрустом раскрыл веер и принялся обмахиваться им. — Напомнить забывчивым гражданам, так сказать. И полувека не прош…

Тетушка Цзин резко подняла руку, и Линь Чэнь, к безмерному удивлению Мэй Чансу, мгновенно заткнулся.

Тетушка Цзин жестом подозвала его ближе, подхватила за локоть. Второй он сам предложил Нихуан, смотревшей на разворачивавшееся действо во все глаза. Тетушка тепло ей улыбнулась, успокаивающе погладила стоявшего рядом Цзинъяня по плечу и весело сказала, обращаясь к Нихуан, все же решившейся принять предложенную опору:

— Я хочу увидеть наконец своего внука, проводите нас к нему, княжна. Молодым людям есть что обсудить наедине.

Мэй Чансу многое хотел сказать. Например, что, вообще-то, на них собирается с минуты на минуту напасть превосходящий противник. Или что его план был выверен до мелочей задолго до приезда в столицу, и если бы не одна единственная новость, перевернувшая с ног на голову всю его жизнь, то партия разыгралась бы как по нотам. Или еще что-нибудь придумать, он ведь был мастер выдумывать… Но совершенно незнакомая сталь, мелькнувшая во взгляде всегда кроткой и ласковой тетушки заставила его понять, что именно она хотела, чтобы он сейчас сказал.

Усевшись на ящики, устроенные под стеной, он жестом предложил соседний Цзинъяню, и, когда тот, все еще по-совиному моргавший в удивлении, послушался, глубоко вздохнул. А потом, на выдохе, как с обрыва в ледяную воду, выпалил:

— Я сяо Шу.

@темы: фик, кидфик, Сяо Цзинъянь, Мэй Чансу, омегаверс!АУ